Неточные совпадения
Национальность и борьба за ее
бытие и развитие не означает раздора в человечестве и с человечеством и не может быть в принципе связываема с несовершенным, не пришедшим к единому
состоянием человечества, подлежащим исчезновению при наступлении совершенного единства.
Тот же, кто не хочет никакой жестокости и боли, — не хочет самого возникновения мира и мирового процесса, движения и развития, хочет, чтоб
бытие осталось в
состоянии первоначальной бездвижимости и покоя, чтобы ничто не возникало.
Бытие есть уже продукт рациональной мысли, оно зависит от
состояния сознания и
состояния мира.
Существование человечества в формах национального
бытия его частей совсем не означает непременно зоологического и низшего
состояния взаимной вражды и потребления, которое исчезает по мере роста гуманности и единства.
Бытие состоит из духовных существ, и «материя» есть лишь определенное соотношение этих существ и их определенное
состояние.]
Это — жизненная твердость самого
бытия, в котором мы в данном
состоянии пребываем.
Всякое знание абсолютного
бытия есть акт самоотречения отпавшего индивидуального разума во имя Разума универсального, и благодать интуиции дается этим смирением, отказом от самоутверждения в
состоянии, отпавшем от Логоса.
Бытие в этом болезненном
состоянии атомизируется, распадается на части, и все отчужденные части связываются насильственно, порабощаются необходимости, образуется тяжелая материя.
Вначале философия брала прежде
бытие, потом мышление, в дальнейшем своем развитии стала брать прежде мышление, потом
бытие, теперь философия вновь возвращается к тому
состоянию, когда она сознательно уже, изведав все соблазны рационализма, скептицизма, критицизма, будет брать прежде
бытие, потом мышление, увидит в мышлении функцию
бытия.
Мы утверждаем, что дано непосредственно универсальное
бытие, а не то
бытие, которое ограничивается кругом наших субъективных
состояний, замкнутым кругом индивидуальных
состояний нашего сознания.
Субъект искал объекта, а нашел лишь самого себя в формальной своей бессодержательности, мышление устремлялось к
бытию, а погрузилось лишь в свои собственные
состояния, знание обращалось к живому, а находило мертвое, опосредственное.
Время, пространство, материя, законы логики — все это не
состояния субъекта, а
состояния самого
бытия, но болезненные.
Безрелигиозное сознание мысленно исправляет дело Божье и хвастает, что могло бы лучше сделать, что Богу следовало бы насильственно создать космос, сотворить людей неспособными к злу, сразу привести
бытие в то совершенное
состояние, при котором не было бы страдания и смерти, а людей привлекало бы лишь добро.
В действительности, рационалистическое сознание и опосредственное познание есть лишь болезненное
состояние самого
бытия, в нем совершившийся разрыв.
Пространственность, временность, материальность, железная закономерность и ограниченность законами логики всего мира, являющегося нам в «опыте», вовсе не есть результат насилия, которое субъект производит над
бытием, навязывая ему «свои» категории, это —
состояние, в котором находится само
бытие.
[У Вл. Соловьева есть остроумное учение о различии между
бытием как
состоянием, которое Гегель превратил в отвлеченную идею, и сущим как конкретным, живым носителем
бытия, субстратом, существом.
Царство науки и научности есть ограниченная сфера «патологического» знания; ее законам подведомственна не безграничность
бытия, а лишь
состояние этого
бытия в данной плоскости.
Человек ввергся в стихию звериного хаоса и мучительной историей, трудовым развитием, длительным процессом творчества должен выйти из этого зверино-хаотического
состояния, очеловечиться, стать во весь свой рост, освободиться из плена для нового и окончательного избрания себе
бытия в Боге или небытия вне Бога.
Познание наше болезненно не потому, что субъект конструирует объект, опосредствывает, что опыт есть лишь наше субъективное
состояние или что знание есть лишь копия, отражение действительности, причем наш познавательный механизм оказывается кривым зеркалом, а потому, что все
бытие наше болезненно, что мир греховен, что все в мире разорвано.
Всякое допущение трансцендентности знания, т. е. предположение, что
бытие или отражается в субъекте неверно или верно отражается, для Лосского так же абсурдно, как и предположение, что познание есть лишь
состояние нашего сознания.
Развитие не есть отрицание прошлого, а есть утверждение того, что в нем заложено, раскрытие вечных элементов
бытия, разворачивание изначальных качеств, пребывавших в потенциальном
состоянии.
Раздумывая об этом мгновении впоследствии, уже в здоровом
состоянии, он часто говорил сам себе: что ведь все эти молнии и проблески высшего самоощущения и самосознания, а стало быть и «высшего
бытия», не что иное, как болезнь, как нарушение нормального
состояния, а если так, то это вовсе не высшее
бытие, а, напротив, должно быть причислено к самому низшему.
Сообразив все это, он выпивает рюмку за рюмкой, и не только предает забвению вопрос о небытии, но вас же уму-разуму учит, как вам это
бытие продолжить, упрочить и вообще привести в цветущее
состояние.
В ней надобно различать два
состояния: одно, которое известно под именем расположения, способности, возможности и которое по-немецки называется an sich sein —
бытием в самом себе.
— Гроб, предстоящий взорам нашим, братья, изображает тление и смерть, печальные предметы, напоминающие нам гибельные следы падения человека, предназначенного в первобытном
состоянии своем к наслаждению непрестанным
бытием и сохранившим даже доселе сие желание; но, на горе нам, истинная жизнь, вдунутая в мир, поглощена смертию, и ныне влачимая нами жизнь представляет борение и дисгармонию, следовательно,
состояние насильственное и несогласное с великим предопределением человека, а потому смерть и тление сделались непременным законом, которому все мы, а равно и натура вся, должны подвергнуться, дабы могли мы быть возвращены в первоначальное свое благородство и достоинство.
Мы ложились на спины и смотрели в голубую бездну над нами. Сначала мы слышали и шелест листвы вокруг, и всплески воды в озере, чувствовали под собою землю… Потом постепенно голубое небо как бы притягивало нас к себе, мы утрачивали чувство
бытия и, как бы отрываясь от земли, точно плавали в пустыне небес, находясь в полудремотном, созерцательном
состоянии и стараясь не разрушать его ни словом, ни движением.
Вообще
бытие этого мира «четырех элементов», im äusseren Principium [Во внешнем рождении (нем., лат.).], имеет преходящее и, так сказать, прекарное значение, он существует лишь до окончательного удаления Люцифера, а затем должно восстановиться первоначальное
состояние ангельской, небесной телесности.
Это ее свойство по существу также не связано с теперешним греховным
состоянием человечества, ибо и в райском своем
состоянии человечество имело ту же основу
бытия в творческой свободе своей (благодаря чему и явилась возможность грехопадения).
Отсюда все, что порождает различие родов, видов, что создает разницы и свойства, все, что существует в возникновении, гибели, изменении и перемене, — есть не сущность, не
бытие, но
состояние и определение сущности и
бытия, а это последнее есть единый бесконечный, неподвижный субстрат, материя, жизнь, душа, истинное и доброе.
Но, с другой стороны, процесс миротворения есть, в глазах Шеллинга, и объективно-теогонический (как он многократно и определяет его), именно в нем получают
бытие, «напрягаются» (Spannung) «потенции» в Боге, которые, в
состоянии проявленности чрез мир, соответствуют трем ипостасям Св.
И уже само это
бытие — небытие, как общее
состояние мироздания, есть метафизический грех, о котором сказано: мир во зле лежит.
Поэтому-то на пути от ничто к нечто, от небытия к
бытию, нет скачка или транценза, метафизического μετάβασις είς άλλο γένος, [Переход в другое
состояние (греч.).], не зияет hiatus, ибо и ничто, и что, — и
бытие, и небытие, одинаково есть
бытие в разных диалектических моментах его самоопределения.
Хотя Он нигде, но все чрез Него, а в Нем, как не существующем, ничто (ως μη δντι μηδέν) из всего, и напротив, все в Нем, как везде сущем; с другой стороны, чрез Него все, потому что Он сам нигде и наполняет все как всюду сущий» (S. Maximi Scholia in 1. de d. п., col. 204–205).], αΰτΟ δε ουδέν (и именно ουδέν, а не μηδέν), как изъятое из всего сущего (ως πάντων ύπερουσίως έξηρημένων), ибо оно выше всякого качества, движения, жизни, воображения, представления, имени, слов, разума, размышления, сущности,
состояния, положения, единения, границы, безграничности и всего существующего» (ib.) [Св. Максим комментирует эту мысль так: «Он сам есть виновник и ничто (μηδέν), ибо все, как последствие, вытекает из Него, согласно причинам как
бытия, так и небытия; ведь само ничто есть лишение (στέρησις), ибо оно имеет
бытие чрез то, что оно есть ничто из существующего; а не сущий (μη ων) существует чрез
бытие и сверхбытие (ΰπερεΐναι), будучи всем, как Творец, и ничто, как превышающий все (ΰπερβεβηκώς), а еще более будучи трансцендентным и сверхбытийным» (ιϊπεραναβεβηκώς και ύπερουσίως ων) (S.
Все это сотворено творческим словом Божиим, но уже не из ничего, а из земли, как постепенное раскрытие ее софийного содержания, ее идейной насыщенности [Св. Григорий Нисский развивает мысль о том, что в творении мира нужно различать два акта, — общее и частное творение, — «в начале» и в течение шести дней, причем общее творение соответствует созданию в уконемеона-матери
бытия, а второе — выявление всего, находившегося в
состоянии меональной аморфности.
Однако субъективность времени в этом смысле вовсе не исключает онтологической и вполне объективной природы этого
состояния: время не кажется только, но оно есть и именно выражает тварное
бытие.
У Гегеля на этот счет есть гениальная формула: «Dass es nichts giebt, das nicht ein Mittelzustand zwischen Seyn und Nichts ist»; и еще: das Werden ist das Verschwinden von Seyn in Nichts, und von Nichts in Seyn, und das Verschwinden von Seyn und Nichts überhaupt; aber es beruht gleich auf» dem Unterschiede derselben» [«Нет ничего такого, что не было бы промежуточным
состоянием между
бытием и ничто»….
Конечно, и «чистый разум» софиен в своем основании, и он отражает свет Логоса, но он не имеет абсолютного значения, а есть
состояние, свойственное именно данному разрезу
бытия, и теряет свое значение по мере углубления в софийную основу мира.
Таковое же мы можем мыслить лишь в качестве предельного понятия, края
бытия, «тьмы кромешной», дна адова, метафизического ничто, но невозможно даже в мысли допустить, чтобы этой пустотой продырявлен был созданный Богом в Софии, хотя и извращенный в своем антисофийном
состоянии, мир.
Мир не может вовсе не удаться, иначе говоря, тварный меон не может разложиться обратно в укон, потонуть в беспредельности — άπειρον, небытие не может волнами своими всплеснуть до неба и победить божественную силу, однако в силу свободы своей мир может задерживаться в
состоянии меональности, не достигая высшей степени
бытия.
Понятий абсолютно антиидейных и внесофийных нет и быть не может, ex nihilo nihil fit [Из ничего не происходит ничего (лат.).], и даже пустейшие и ничтожнейшие или ложные понятия суть паразиты, вырастающие на живом древе идей; но также не может быть и понятий вполне и безусловно софийных, ибо понятия рождаются из дискурсивного мышления, которое соответствует раздробленному
состоянию мира, сотканного из
бытия и небытия, и подлинно софийная идея не есть уже понятие мышления, но выходит за пределы разума (о чем ниже).
Если чувственность, телесность мира не есть болезнь или субъективное только
состояние, но самостоятельная стихия
бытия, то пол не может остаться лишь внутри человека, но должен осуществиться и во плоти, раздвоиться в ней, чтобы, ощутив это раздвоение, двум стать «в плоть едину».
Внутреннее противоречие, которым разъедается «серая магия», состоит в несоответствии его основы и фактического
состояния, — софийности его корня и антисофийности его
бытия.
«Раздумывая об этом мгновении впоследствии, уже в здоровом
состоянии, он часто говорил сам себе: что ведь все эти молнии и проблески высшего самоощущения и самосознания, а стало быть, и «высшего
бытия» не что иное, как болезнь; а если так, то это вовсе не высшее
бытие, а, напротив, должно быть причислено к самому низшему.
Я познал, что
состояние разложения, в котором единичные личности могут достигать небывалой степени совершенства, является отображением и частным случаем всеобщего
бытия».
Чтоб вообще быть в
состоянии жить, эллин должен был заслонить себя от ужасов
бытия промежуточным художественным миром — лучезарными призраками олимпийцев.
Вина тут лежит не на познании, которое есть положительная ценность, а на духовном
состоянии мира и человека, на разобщенности и раздоре в самом
бытии.
Страх есть
состояние дрожащей, трепещущей, падшей твари, которая находится в низинах
бытия и которую со всех сторон подстерегают опасности.
Символизм тут нужно понимать не идеалистически, как символы душевного
состояния человека, а реалистически, как символы самих первореальностей
бытия.
Все
бытие отождествляется женщиной с тем
состоянием, которое в данное время ею обладает.
Метафизическая интуиция не есть только более истинное проникновение в реальную действительность, чем научный анализ с его понятиями, — она есть также активно-творческое противление данному
состоянию действительности во имя прорыва к высшему смыслу
бытия.